СЛОВО О 2-Й ОПОЛЧЕНСКОЙ

 1

Я пуповиною прирос к военной теме

И возвращаюсь к ней из разу в раз.

Подчас «Последние известия» и «Время»

Воспринимаю как «В последний час».

Мальчонка, я не мог «ковать победу».

Моя война – салюты над Москвой.

Да ложка с рыбьим жиром за обедом:

«За папу!» Он - на фронте. Он – герой.

В предания уходит 45-й.

А мне покоя не даёт война.

Безвестно павшего не воскресить солдата.

Но должно всех назвать по именам.

Посмертной выше нет награды для солдата,

Чем пядь земли с фамилией и датой.

 

 2

Постичь пытаюсь горький 41-й.

И Сталинской дивизии судьбу

Хочу развеять домыслы и скверны,

Предать огласке гнусное табу.

Дивизия московских ополченцев

Пошла, как в песне, в свой последний бой.

И не одно свинцом пробито сердце

У Вязьмы по-над Бебрею-рекой.

Партийцем каждый был по убежденьям:

На подвиг – как на труд, без лишних слов.

Приказано прорвать удавку окруженья –

Они прорвали, всем смертям назло.

В цепи бойцов, пошедших на прорыв,

Взяв в руки автомат, шагал комдив.

 

 3

В успех ли не поверили атаки,

С изъяном был ли изначальный план –

Но атакующих не поддержали с флангов.

За ними вновь защёлкнулся капкан.

Так окруженье стало катастрофой.

Изодран в клочья фронт советских армий.

А ополченцам выпала Голгофа:

За неудачи отвечает крайний.

За то, что пала тень на имя полу-Бога.

С дивизией расправились жестоко.

Что было воинству фон Бока не по силам,

В Москве политиканы совершили:

Дивизию живьём похоронили.

Не разбирая виноватых или правых,

Судьбу решили «телефонным правом».

А бой ночной и ярую борьбу

Накрыли саваном забвения – «табу».

Жонглируя, постыдно номерами,

Другим и имя отдали, и знамя.

А сталинцев – в небытие

И в Не-су-щест-во-ванье.

Читай тех лет партийные анналы –

Дивизии такой, считай, не создавали.

Так, фактам вопреки, без совести зазрения

Чиновное возобладало мнение.

А след героев, смертью смерть поправших,

Искать приходится в полках не воевавших.

Не обрету покоя и в гробу:

Из Книги памяти сочится яд «табу».

Моим врагам такую бы судьбу.

[2008-2010 гг.]

 

ПОЯС СЛАВЫ

Жизнь – это поле, нива, жито.

Смерть собирает дань на поле битвы.

Но место, где в сражении кровавом,

Сумело войско уберечь державу,

В народе называют Полем славы.

На запад от Москвы не поле – Пояс Славы.

И бой под Вязьмою вошел в него по праву.

…Суровая година – 41-й.

Фронт Западный в кольце,

В тиски зажат Резервный.

Бушует на Смоленщине «Тайфун»,

Нацеливая стрелы на Москву.

Уже моторы прогревают танки,

Горючим под обрез заполнив баки:

У Вязьмы изготовился к броску

Тевтонский рыцарь, крестоносный Функ.

И Сталин Лукину радиограмму мечет:

«Москву оборонять и некому, и нечем.

Спешите выводить войска из окруженья

На поле Бородинского сраженья».

К востоку от Днепра полки пошли немедля,

С проклятою ордой сошлись на речке Бебре.

И смертным боем били супостата,

Как в старину дружина Коловрата.

Свинцом кормила щедро иноземцев

Дивизия народных ополченцев.

А там, где угощенья не хватало,

Врага в своей крови топила алой.

Под Богородицким так окропила травы,

Что Бел-ручей с тех пор течет Кровавым.

Цейтнотом обернулся блиц врагу.

И, сколько бы не ярился «Тайфун»,

Увяз у Вязьмы на неделю Функ.

Сердец, бронею заслонив Москву,

Погибло ополчение, но уже

Встал Жуков на Можайском рубеже.

От Яхромы и Крюкова до Нары

То в пояс травы, то гранит и мрамор.

Пролег по сердцу шрамом

 

Кто я.

[1996 г. Редакция 2009 г.]

О, да! Воображенье – не моя стихия.

Над вымыслом, возвысив факт суровый,

Публицистически пишу стихи я,

Рачительно работаю со словом.

Воображенье – не моя стихия.

О, нет! Я – не поэт.

И всё же непрестанно

Творю десятки лет,

Отнють не графоманно.

Однако – не поэт.

 

Кто я?

Себя же повторив,

Отвечу, как когда-то:

Служу бессрочно в войске рифм

Нестроевым солдатом.

Не жду ни званий, ни наград

И повторяю снова:

Кто я? –

Поэзии солдат и ополченец слова.

 

[Январь 2010 г.]