Память

Посвящаю светлой памяти моего отца - Эйдельштейна Зямы Ароновича и всех бойцов 2-й Дивизии народного ополчения Сталинского района Москвы, погибших и пропавших без вести в боях под Вязьмой осенью 1941 года. Аркадий Эйдельштейн

Памяти воинов 2-й Дивизии народного ополчения Сталинского района Москвы
Предлагаемые вниманию читателей стихи написал Аркадий Эйдельштейн - сын пропавшего без вести в октябре (?) 1941 г. в боях под Вязьмой ополченца 1284 полка 2-й Стрелковой дивизии (до 26 сентября 1941 г. – 2-я Дивизия народного ополчения Сталинского района Москвы, 2-я ДНО) Эйдельштейна Зямы Ароновича. В сборник включены стихи, тематически связанные с судьбой 2-й ДНО.
З.А.Эйдельштейн родился в 1906 году. До войны он жил с женой Пуховицкой Галиной Лазаревной и только что родившимся сыном Аркадием в Сталинском районе Москвы на Первомайской улице в доме 13а в комнате 41 (впоследствии 3-я Парковая ул, 27) и работал на «Парижская коммуне» (видимо, артель, а не фабрика), расположенной в Сталинском районе Москвы.
В июле 1941 г. вместе с тысячами москвичей, живших в Сталинском районе или работавших на его предприятиях, он по велению сердца записался в Народное ополчение и был зачислен во 2-ю Дивизию народного ополчения Сталинского района Москвы.
В начале октября 1941 г. во время наступления фашистских войск (операция «Тайфун») 2-я СД, входившая в состав 32-й, а позднее 19-й Армии, занимала позиции в районе реки Вязьма, обороняя шоссе Москва-Минск и прилегающие к нему территории Вяземского района Смоленской области.
В то время большая часть наших войск попала в окружение и была вынуждена с боями прорываться на восток. На прорыв пошли и два полка (1282 и 1286) 2-й СД во главе с командиром дивизии Владимиром Романовичем Вашкевичем, которому вместе с частью бойцов дивизии удалось выйти из окружения. Как писал он впоследствии в своих воспоминаниях, «…1284-й стрелковый полк, оставленный на реке Вязьме для прикрытия прорыва 19-й армии на восток, свою трудную задачу выполнил. Весь день 11 октября он огнем и контратаками отражал попытки крупных сил немецко-фашистских войск переправиться па восточный берег реки Вязьмы. Бойцы мужественно сражались, проявляли стойкость и героизм… Только небольшой части полка удалось выйти из окружения и присоединиться к своим войскам».
З.А.Эйдельштейна не было среди них. Как и многих других бойцов, убитых в этом бою, умерших от ран или взятых в плен и считавшихся пропавшими без вести.
Его сын Аркадий - один из старейших поисковиков-документалистов, который с 1980-х годов пытается не только выяснить судьбу своего отца, но и приоткрыть «тайну забвения» всей этой дивизии. Дивизии, которой по полной досталось от немцев в период проведения ими операции «Тайфун». Недаром на немецких картах Вяземского котла дивизия была отмечена не номером, а именем – Stalin. В полной мере потом досталось и от своих: дивизию расформировали, несмотря на выход из окружения довольно большого отряда во главе с комдивом генералом В.Р.Вашкевичем. Хотя с некоторыми другими дивизиями так не поступили.
А в последующие годы дивизию ждало полное забвение. В доступных архивах нет документов по формированию и боевому пути 2-й Дивизии народного ополчения.

Дивизию живьём похоронили.
Не разбирая виноватых или правых,
Судьбу решили «телефонным правом».
А бой ночной и ярую борьбу
Накрыли саваном забвения – «табу».

За ЧТО??? За то, что этими бойцами, в том числе, ополченцами, заткнули безысходный даже не фронтовой, а государственный провал, и они своими жизнями практически спасали Москву? За то, что люди ушли от семей, в которых было и двое, и даже четверо (!) детей, обрекая их на голодное существование, а то и на смерть? За то, что ушли в ополчение с заводов, фабрик, из учреждений, территориально располагавшихся в Сталинском районе Москвы?
Стихи А.Эйдельштейна именно об этой боли, они идут из кровоточащего до сих пор сыновнего сердца. Они написаны от имени всех пропавших без вести и погибших ополченцев летнего призыва 1941 года, в том числе воинов 2-й Дивизии народного ополчения.
Несколько лет уже в Москве работает Региональная ОБЩЕСТВЕННАЯ организация (РОО) содействия сохранению памяти воинов 2-й стрелковой дивизии Народного Ополчения Сталинского района Москвы . В инициативную группу («штаб дивизии») входят дети, внуки и правнуки ополченцев. За это время было возвращено из забвения около 8000 (!) имён воинов 2-й ДНО. Огромную практическую помощь в поиске останков бойцов и следов 1284 полка, в котором служил З.А.Эйдельштейн, оказывает поисковый отряд «Победа», г.Железнодорожный Московской области.
В этой нелёгкой и скрупулёзнейшей работе неоценимую помощь поисковикам оказывает автор предлагаемых вниманию стихов благодаря своим энциклопедическим знаниям проблемы, накопленному за долгие годы поисков и исследований опыту, острой памяти. И неувядающему стремлению приоткрыть тайну 2-й ДНО, пролить свет на её рождение, жизнь, смерть, забвение и способствовать возрождению памяти о ней и её бойцах-ополченцах. Это представляется тем более ценным, если учесть, что он вынужден находиться на длительном лечении онкологической болезни за пределами своей родины, не порывая с ней и своими соратниками по работе – потомками бойцов 2-й ДНО связь благодаря имеющимся современным электронным средствам.
Впрочем, тема о деятельности РОО содействия сохранению памяти воинов 2-й стрелковой дивизии Народного Ополчения Сталинского района Москвы заслуживает отдельного серьёзного разговора, который тем более будет уместен в год 75-й годовщины со дня Вяземских событий, снятия осады Москвы и победоносного завершения Московской битвы, в чём свою трагическую, но и победоносную роль сыграли погибшие московские ополченцы, в том числе и воины 2-й Дивизии народного ополчения Сталинского района Москвы.

Публикацию стихов с согласия автора подготовил И.В.Меликов, сын ополченца 1284 полка 2-й ДНО Меликова Владимира Александровича, пропавшего без вести в октябре 1941 года в боях на восточном берегу реки Вязьма

СЛОВО О 2-Й ОПОЛЧЕНСКОЙ
1
Я пуповиною прирос к военной теме
И возвращаюсь к ней из разу в раз.
Подчас «Последние известия» и «Время»
Воспринимаю как «В последний час».

Мальчонка, я не мог «ковать победу».
Моя война – салюты над Москвой.
Да ложка с рыбьим жиром за обедом:
«За папу!» Он - на фронте. Он – герой.

В предания уходит 45-й.
А мне покоя не даёт война.
Безвестно павшего не воскресить солдата.
Но должно всех назвать по именам.

Посмертной выше нет награды для солдата,
Чем пядь земли с фамилией и датой.
2
Постичь пытаюсь горький 41-й
И Сталинской дивизии судьбу.
Хочу развеять домыслы и скверны,
Предать огласке гнусное табу.

Дивизия московских ополченцев
Пошла, как в песне, в свой последний бой.
И не одно свинцом пробито сердце
У Вязьмы по-над Бебрею-рекой.

Партийцем каждый был по убежденьям:
На подвиг – как на труд, без лишних слов.
Приказано прорвать удавку окруженья –
Они прорвали, всем смертям назло.

В цепи бойцов, пошедших на прорыв,
Взяв в руки автомат, шагал комдив.
3
В успех ли не поверили атаки,
С изъяном был ли изначальный план –
Но атакующих не поддержали с флангов.
За ними вновь защёлкнулся капкан.

Так окруженье стало катастрофой.
Изодран в клочья фронт советских армий.
А ополченцам выпала Голгофа:
За неудачи отвечает крайний.

За то, что пала тень на имя полу-Бога,
С дивизией расправились жестоко.
Что было воинству фон Бока не по силам,
В Москве политиканы совершили:

Дивизию живьём похоронили.
Не разбирая виноватых или правых,
Судьбу решили «телефонным правом».
А бой ночной и ярую борьбу
Накрыли саваном забвения – «табу».

Жонглируя, постыдно номерами,
Другим и имя отдали, и знамя.
А сталинцев – в небытие
И в Не-су-щест-во-ванье.

Читай тех лет партийные анналы –
Дивизии такой, считай, не создавали.
Так, фактам вопреки, без совести зазрения
Чиновное возобладало мнение.

А след героев, смертью смерть поправших,
Искать приходится в полках не воевавших.

Не обрету покоя и в гробу:
Из Книги Памяти сочится яд «табу».
Моим врагам такую бы судьбу.

Пояс Славы
Жизнь – это поле, нива, жито.
Смерть собирает дань на поле битвы.
Но место, где в сражении кровавом,
Сумело войско уберечь державу,
В народе называют Полем Славы.

На запад от Москвы не поле – Пояс Славы.
И бой под Вязьмою вошел в него по праву.

…Суровая година – 41-й.
Фронт Западный в кольце,
В тиски зажат Резервный.
Бушует на Смоленщине «Тайфун» ,
Нацеливая стрелы на Москву.

Уже моторы прогревают танки,
Горючим под обрез заполнив баки:
У Вязьмы изготовился к броску
Тевтонский рыцарь, крестоносный Функ.

И Сталин Лукину радиограмму мечет:
«Москву оборонять и некому, и нечем.
Спешите выводить войска из окруженья
На поле Бородинского сраженья».

К востоку от Днепра полки пошли немедля,
С проклятою ордой сошлись на речке Бебре.
И смертным боем били супостата,
Как в старину дружина Коловрата.

Свинцом кормила щедро иноземцев
Дивизия народных ополченцев.

А там, где угощенья не хватало,
Врага в своей крови топила алой.
Под Богородицким так окропила травы,
Что Бел-ручей с тех пор течет Кровавым.

Цейтнотом обернулся блиц врагу.
И, сколько бы не ярился «Тайфун»,
Увяз у Вязьмы на неделю Функ.

Сердец бронею заслонив Москву,
Погибло ополчение, но уже
Встал Жуков на Можайском рубеже.

От Яхромы и Крюкова до Нары
То в пояс травы, то гранит и мрамор.
Пролег по сердцу шрамом.

Память земли
Давно оталели знамёна в Берлине.
Но живы гримасы войны и поныне.
Они затаились, как ржавые мины,
Чтоб исподволь жалить с шипеньем змеиным.
Опасны, как в горле застрявшая кость.
Познаться с гримасой и мне довелось.

Однажды (на стыке веков это было)
С поклоном мы ездили к братским могилам.
Чтя память московских бойцов-ополченцев,
Чьи судьбы поныне тревожат нам сердце,
Под Вязьмой объехали всё, что могли.
Везде брал я горстку священной земли.
Щепотку, не больше. Однако же к дому
С пакетом вернулся довольно весомым.

Готовился к тризне. Пока суд да дело,
Неделя одна за другой пролетела.
Но вот уже с надписью урна готова.
Заветный пакет поднимаю я снова...
На миг, показалось, померк белый свет:
Землёй - словно кровью - сочился пакет.

В невольном волненье задумался я:
О чём мне поведать хотела земля?!

Журавли над Бебрей
Зима не за горами. Но на север
От Вязьмы тянут журавли,
На Бебрю, где мели свинцовые метели,
Где ВОИ безымянно полегли.

Над Богородицким, над скорбным полем брани
На запад повернул пернатый клин.
Чтоб донести "Курлы" до Сережани,
Как реквием. И в тоже время гимн.

Не там ли я, пока был полон сил,
По Вяземским просёлкам колесил?
Не в одиночестве искал я по полесьям.
Со мной кружили журавли Бернеса.

Нашли мы, где полёг отцовский полк.
С тех пор уже немалый минул срок.
Коль скоро я вдали от Вяземской земли,
Маршрут мой повторили журавли.
В след помыслам моим порой предзимней
На север журавли тянули клином.

***
Небытие развей, солдат!
Восстань - взорли хоть на минуту,
Услышь победные салюты,
Узнай про праздничный парад.
Безвестный воин ополченья,
Ты в жизни сделал всё, что мог.
"Тайфуна" вихри превозмог.
Теперь превозмоги забвенье.
***
Под Богородицким ваш самый главный бой.
Среди сражений крупных неприметен,
Был этот бой отнюдь не рядовой.
Он красною строкой в сказаньях о Победе.
***
От Яузы-реки колоннами на Днепр.
А позже марш-броски и смертный бой на Бебре.
Кто сосчитает ваши километры?
Позиций и эскарпов кубометры?
С лопатой и киркой под воспалённым небом,
Когда ни дождичка, ни дуновенья ветра.
Всё сдюжили, смогли как надлежит солдатам.
По пальцам перечесть, кто встретил 45-й.
***
"Быть по сему!" - Так фактам вопреки
Сановное законом стало мненье.
А смертью смерть поправшие полки
Разогнаны и преданы забвенью.
Но вслушайся, звучит в урочный час:
"В победном будущем не забывайте нас!"
***
Отгрохотало, отсвистело, отпылало.
Под Богородицким покой и тишина.
Лишь обелиск скорбит на Поле Славы,
Тая подспудно павших имена.
***
К Вам не склонялись траурно знамена,
Не издавала медь щемящий всхлип
Когда, прикрыв Москву, по-батальонно
Вы в землю безымянно полегли.
Напрасно ждали матери и жены,
Отцов увидеть дети не смогли.
Лишь вновь и вновь у Вязьмы
Песней-стоном
Кого-то окликают журавли.

Памяти Московских ополченцев
Под Вязьмою и Ельней войны умолкнул гром.
Герои ополченья спят непробудным сном.
Свою избрали долю – на поле брани смерть,
Познав, что малой кровью врага не одолеть.

Когда огнем и сталью свирепствовал «Тайфун»,
Послал их в пекло Сталин прикрыть пути в Москву.
Повел их долг в атаку, в последний смертный бой
Сковать чужие танки, пожертвовав собой.

Не смог паучий вермахт сломить большевиков,
Тех, чье оружье – вера да к Родине любовь.
С винтовкой трехлинейной «За Родину! Вперед!»
Погибло ополченье в лихой военный год.

Хожденье в 41-й год
Был человек – и нет.
Ты где погиб, отец?
Десятки лет твой след
Ищу. И, наконец,

Негаданно-нечаянно
В туманах умолчания
«Бухоново», «Нечаево»
Забрезжили названия.

Давно селений этих нет,
Но словно луч звезды,
Сквозь годы весть донес их свет:
ЗДЕСЬ, посреди беды,

Встав костью в горле вражеском,
Держал рубеж Завяземский
В прикрытии оставленный
Твой ополченский полк.

ЗДЕСЬ без вести пропавшие
Ходили в рукопашную,
Пока пыталась армия
Пробиться на восток.

Куда ни глянь, пожарами
Угрюмел окоем.
На фланге у Хожаево
Полег твой батальон.
Сюда на ниву скорбную,
Ворон слеталась стая.
И первый снег, как корпия,
Алел, уже не тая.

Но трижды за два года
Тут бесновался фронт.
И в горе всенародном
Твой затерялся стон.

Как знать, не в Сережани ли,
Где храм был над рекой,
Могила безымянная
Твой бережет покой?

А может там, где росами
Омыла кровь поля?
Где медальонов россыпи
Еще таит земля?

Ты там, где не скорбит гранит,
Не рвется в вечность пламя.
Лишь Книга Памяти хранит
Средь тех, кто без вести убит,
И Эйдельштейна Зяму.

Поминовение
Не носивший никогда шинели,
В Сорок первом по призыву сердца
Ты ушел от детской колыбели,
Дать отпор незваным иноземцам.

Штык примкнув к винтовке трехлинейной,
Новобранцем рати ополченской
Грудь подставил огненной метели
В беспощадной сече под Смоленском.

Большевик-москвич, за Вязьмой-Ельней
В рост поднявшись у высотки энской,
«Это есть…» – шагнул в свинца кипенье
Под «ура» редеющего всплески.

Где? – Не знаю, поперхнувшись стоном,
Вероятно на ручье Кровавом,
Землю обнял ты непокоренным,
Окропив росою алой травы.

Мне поведать могут только тени –
Стражи Богородских перелесков,
Где посланье Зямы Эйдельштейна,
Смертный медальон красноармейский.

Веря не в загробье, а в балладу
Об усталом журавлином клине,
Чтобы сказать «Прости» отцу-солдату,
Я сам лететь готов в туманной сини.

С собой будь честен до конца.
Ты до сих пор в краю Смоленском
Не отыскал следов отца
Полвека в «без вести пропавших».

А помнит ли таких страна?
Пока его нет в списках павших -
Твоя не кончилась война.

Памятное утро
Во все окно небес голубизна.
В ребячьем сердце музыка и солнце.
«Сынок! Сегодня кончилась война!» –
«А скоро с фронта папа наш вернется?»

Что можно несмышлёнышу сказать?
Четвертый год известий нет от мужа.
В смятении мама прятала глаза,
Плести словесных не пытаясь кружев.

А день вставал, хмелея без вина.
Наперекор страданиям и бедам.
Кровь отерев и пот, моя Страна
Встречала долгожданную Победу.

Проходят годы. Не проходит боль
Приходит новый царь - приходят перемены.
Так Первый секретарь, придя Вождю на смену,
Не мог не даровать свободу дважды пленным.
Изгоя с вестью ждём. Но даже с почтальоном
Не передал никто прощального поклона.

Заговорил Смирнов . Вострю напрасно ухо.
О Вязьме ни бывальщины, ни слухов.
Штудирую тома о времени суровом -
О Сталинской дивизии ни слова.
"Ничто - твердят витии - не забыто".
А где ж могилы без вести убитых?!?

Лишь в девяностых, встретив ветеранов,
Я смог поврачевать неведения раны.
Увидел обелиск и школьные музеи.
Их посетив отнюдь не ротозеем,
Узнал, как рать в аду, свинцово-перекрестном,
Стреножила "Тайфун" и канула в безвестность.
Постиг, какой ценой, не венчанная славой,
Спасла она столицу и державу.
И почему ручей народ назвал Кровавым.

На сахаре висков заиндевела соль.
И не с кем вспомнить дойч-колхоз "Эрфольг".
С годами всё мучительнее боль.
Как уходить, не отыскав останки
Отца, пошедшего на вражеские танки?

(Отца, конечно, не отыскать. А вот памяти дивизии сил не пожалею.)

Вместо родословной
Часть 1. Предтеча (поколение российских пращуров)
Вдали от Сиона, в изгнании вечном,
В местечках обрёл свою пристань предтеча.
В местечках за той окаянной чертою,
Где жизнь отбывать дозволялось изгоям.
В местечках, где пуще небесного грома,
Страшили пришельцев кошмары погрома
За то, что молились нездешнему Богу
И лба не крестили, ходя в синагогу.
В местечках, где множились годы покорно,
Где главным был цвет до рыжелости чёрный.
Но века двадцатого грянули штормы,
Часть 2. Отцы
Расправив отнюдь не саженные плечи,
"Вперёд, заре на встречу!"
Отцов поколенье ушло из местечек,
Ушло, чтоб ослабив семейные узы,
Крепить нерушимое братство Союза.
Ушло, чтоб однажды, под знаменем алым,
Погибнуть в бою за свои идеалы.
А тех, кто не бросил родного погоста,
Жгли нелюдь и нечисть в кострах Холокоста,
Такие на род мой обрушились беды -
Не всякий десятый дожил до Победы,
Часть 3. Преднынешние дни и сейчас
Ещё кровоточить не кончили раны,
Пришлось ехать братьям по-за океаны.
Один на юру, нет ни справа, ни слева
Побегов ветвистого некогда древа.
Открылись границы, но я, как ни странно,
Земли не приемлю обетованной.
Я - русский еврей, и останусь навечно
В краю, приютившем когда-то предтечу,
Умру - кто зажжёт поминальные свечи?

Кто я
О, да! Воображенье – не моя стихия.
Над вымыслом, возвысив факт суровый,
Публицистически пишу стихи я,
Рачительно работаю со словом.
Воображенье – не моя стихия.
О, нет! Я – не поэт.
И всё же непрестанно
Творю десятки лет,
Отнюдь не графоманно.
Однако – не поэт.

Кто я?
Себя же повторив,
Отвечу, как когда-то:
Служу бессрочно в войске рифм
Нестроевым солдатом.
Не жду ни званий, ни наград
И повторяю снова:
Кто я? –
Поэзии солдат и ополченец слова.

Сыновний долг
Из многих стран на карте мира
Одна притягивает взгляд.
Та, что звалась в тиши квартирной
«Обетованная земля».

Земля, в которой жил мой пращур,
Из праха возродилась вновь.
Все беспокойнее и чаще ее манящий слышу зов.

Но в сердце отдается резко:
«С собой будь честен до конца:
Ты до сих пор в краю Смоленском
Не отыскал следов отца.

Полвека в без вести пропавших,
А жизнь дана всего одна.
Пока ЕГО нет в списке павших,
ТВОЯ не кончилась война».
И потому на зов манящий
Ответ мой по-солдатски прост:
«Пока не сменит разводящий,
Я не могу покинуть пост».
Фортуны ли курбет, декрет ли горней силы,
Но я покинул отчие могилы,
Чтоб подвести итог, в конце концов,
В земле благословенной праотцов.